Борис Акунин - Проект «Авторы». 6 книг (2008-2012) FB2

Эксперимент, которым я развлекался четыре с половиной года, окончен. Пора подводить итоги. В советские времена для публикации подобных материалов существовала рубрика «Теперь об этом можно рассказать».
Можно – рассказываю. По порядку.
Мне давно хотелось начать писать беллетристику как-то по-другому. Вообразить, что я – это не я, а какой-то немного другой или даже совсем другой автор.
Но маска «Борис Акунин» приросла ко мне слишком плотно. Увидев на обложке эту фамилию, читатель уже ждал рифмы «розы» - то есть чего-нибудь детективного, остросюжетного, в меру познавательного, неизменно игрового.
А если я пробовал свернуть немного в сторону и поменять правила игры, читатель возмущался и начинал говорить, что я его обманул: обещал развлекать и гладить, а вместо этого расстроил и ущипнул. Так было, например, с романами «Пелагия и красный петух» или с романом «Ф.М.».
Читатель, как и покупатель, всегда прав. Поэтому я сделал правильные оргвыводы. Решил, что если хочу писать как-то уж совсем не по-акунински, то и назовусь другим именем. Чтоб никого не разочаровывать.
Так возник проект «Авторы» - два виртуальных писателя, не вписывающихся в границы акунинского мира. Издательства по контракту обязывались хранить имя истинного автора в тайне (что, впрочем, не получилось – почти сразу пошли утечки).
Первым, точнее первой выдуманной писательницей стала Анна Борисова. Она написала два маленьких романа и один большой.

Красная полоса появилась, когда я решил, что пора саморазоблачиться

Скучен тот писатель, которому не хотелось побыть писательницей. То есть попытаться вообразить: каково это – быть женщиной и смотреть на мир женскими глазами.
Я представил себе образованную даму, которая вошла в возраст свободы, когда дети уже подросли, ум созрел, характер сформировался. У нее обеспеченный муж, то есть дама не обременена заботами о пропитании. Она берется за перо частично от скуки (как японские фрейлины эпохи Хэйан), а частично из-за того, что ей хочется поделиться с миром своими чувствами и мыслями, копившимися в течение долгих лет.

Книги Анны Борисовой очень мало (если не считать нескольких намеренных аллюзий) похожи на прозу Бориса Акунина.
Это не приключенческая и даже не коммерческая литература. С Анной Борисовой я не ставил перед собой задачу добиться большого рыночного успеха. Мне хотелось попробовать силы в беллетристике, которая очень близко подходит к рубежу, за которым уже начинается серьезная литература. Считайте, что я позавидовал Людмиле Улицкой. (Кстати говоря, мне было приятно, когда она, не зная, кто такая Анна Борисова, написала лестный отзыв про роман «Креативщик»).
Стёба с моей стороны никакого не было. Писал я всерьез.
«Там…» - это такая экскурсия на тот свет по версии различных верований. Меня всегда ужасно интересовало – что там, по ту сторону остановки сердца.
Реакция читателей и критиков на роман «Креативщик» меня удивила. Какой-то им примерещился искуситель, бродящий по городу и искушающий людей, в то время как на самом деле это очень простая и сугубо личная история про… Нет, не буду рассказывать. Не догадались – так не догадались.
А третий, последний роман Борисовой - большой, писал я его долго. Там сразу несколько тем, которые меня волнуют. Началось же с того, что я посмотрел французский фильм «Бабочка и скафандр».

В данном случае я не ставил себе задачи писать как-то принципиально по-другому или чрезмерно конспирироваться. На задней сторонке первого романа, прямо сверху – двусмысленная рекомендация Б.Акунина ("Лучше, чем у Брусникина, у меня вряд ли получится"), прозрачная анаграмма «А.О.Брусникин», узнаваемый архаичный стиль с прибавкой медовухи и т.п.
В содержательном смысле меня, собственно, привлекали две вещи. Во-первых, давно тянуло написать просто исторический роман, без детективной интриги. А во-вторых, решил, что будет интересно взглянуть на историю России с непривычной для меня стороны.
Сам я (и Акунин тоже) по образу мыслей - западник и даже космополит. Но мне хотелось попробовать на зуб и противоположное мировидение – «почвенное», славянофильское. У нас ведь чаще всего, если кто-то патриот, так обязательно ненавидит всё чужое и трясется от ксенофобии. А мой Брусникин не такой. Он уважает чужое, но любит и ценит своё. В общем, это такой патриотизм, с которым у меня противоречий нет.

Анатолий Брусникин – тихий музейный работник
(Лицо представляет собой микс моей физиономии с интеллигентным визажем
владельца парижской дизайнерской студии, делавшей морфинг)

Однако главный интерес ягоды-брусники и основная интрига заключались в издательско-книготорговом эксперименте.
Меня занимала следующая бизнес-задача.
Предположим, есть некий неизвестный писатель, в которого издательство готово серьезно вложиться, потому что твердо верит в перспективность этого автора.
Как действовать? Сколько денег вложить в «раскрутку», чтобы не остаться в минусе? Какие использовать методики? Какова последовательность шагов?
Я поговорил на эту тему тет-а-тет с Яном Хелемским, начальником издательства «АСТ». Мне, помнится, польстило, что он сказал, даже не прочитав рукопись первого брусникинского романа: «Я в игре, мне это очень интересно».
Рекламная кампания была дорогущей, назойливой, агрессивной. Она привела в раздражение литературных критиков, но дело ведь затевалось не для них. По магазинам был разложен миллион брошюр с первой главой романа – это как в супермаркете дают попробовать новый сорт колбасы или сыра. Люди читали образчик – и покупали мой (то есть брусникинский) «Девятный Спас». Стартовый тираж в 250 тысяч, невероятно нахальный для нового имени, был отпечатан одновременно в нескольких типографиях и ушел за месяц или за два, полностью окупив затраты на рекламу. Все дальнейшие допечатки пошли в чистый плюс. Сейчас суммарный тираж «Спаса», кажется, составляет тысяч шестьсот или семьсот.

Герои русского фольклора в схватке с Петровской эпохой

При выпуске второго романа («Герой иного времени») – опять-таки ради чистоты эксперимента – я убедил издательство вообще отказаться от рекламы. Надо было проверить, какой высоты тесто может подняться на дрожжах предыдущего бестселлера.
С первого захода, безо всяких билбордов, ситиформатов и баннеров, продалось 120 тысяч. Меньше, чем у «Спаса»? Разумеется. Но не в смысле издательской прибыли. А потом тоже были допечатки.

Роман, написанный для самого себя. За это и люблю

Через неделю выйдет третий роман Брусникина. Он посвящен событиям Крымской войны. Поскольку никто этой книжки еще не читал, расскажу про нее чуть подробней.
Первоначально я собирался назвать ее «Практическое пособие по конструированию романтического дискурса с последующей его деконструкцией», но потом решил: пусть лучше называется «Беллона». Тоже малопонятно, зато красиво.

Кто запамятовал: Беллона – это богиня войны

Там две части, лишь до некоторой степени связанные между собой. Первая – подростковая, очень славная и пушистая: про паруса и пушки, романтическую любовь и мужскую дружбу. Вторая – взрослая. Вероятно, поэтому киноправа на первый том были куплены еще на стадии рукописи, а второй вряд ли когда-нибудь будет экранизирован.

* * *

И вдруг я понимаю, что такое жизнь. Я ее вижу.

Платон Платонович красиво сравнивал жизнь с фарватером, а человека – с кораблем, и некоторое сходство, конечно, имеется. Проживаешь день за днем, будто плывешь от бакена до бакена, и через кабельтов пенный след за кормой уже не виден. Однако ж сравнение неправильное. Вот уж не думал, что когда-нибудь не соглашусь с таким человеком! Это у Платона Платоновича жизнь – фарватер, а сам он похож на трехпалубный корабль, у меня же, и вообще у людей обыкновенных, всё не так.

Ведь фарватер, как известно всякому моряку, представляет собою единый водный проход, установленный для безопасной навигации судов, а у каждого человека курс следования свой собственный, и рифы с милями тоже персональные: кто-то потонет, а другому хоть бы что.

И с кораблем дюжинную личность я сравнивать бы тоже не стал. Это правда, что каждое судно имеет свой нрав, свою натуру и планиду – не зря у нашего брата корабль считается живым существом. Однако человек на корабль непохож. Тот в каком классе со стапелей сошел, в том же и окончит свои дни. Никогда фелюке не вырасти в корветы, а, скажем, фрегату не выродиться в шлюпы. С людьми же приключаются самые разные перемены или, по-ученому сказать, метаморфозы. Иной из нас, пока доследует до порта окончательной приписки (или до дна морского – это уж как судьба), раз по десять поменяет и тоннаж, и оснастку.

Даже удивительно, как это я сейчас о таких вещах думаю. Я много о чем сейчас думаю. Вот смотрю в одну точку и вспоминаю, как Платон Платонович, обучая меня правописанию, втолковывал: «Запомни, Герасим: никакая книга, никакая реляция и никакая мысль не может считаться законченною, пока ее не завершит точка».

Вон она, моя точка, я ее вижу. Она черная.

Но точка, которой всё заканчивается, сама по себе важности не имеет. Она всегда и у всех одинаковая. Важно, что было перед точкой: написанное тобою и про тебя. Что не вырубишь топором.

Жизнь лежит передо мной, будто длинный-предлинный лист, вроде тех, на которых писали в древние времена, когда бумагу не резали на страницы, а сворачивали в свиток.

Я вижу неровные строчки, сливающиеся в чернильную канитель, и букв не разобрать, потому что мелкое и незначительное в памяти обыкновенно не застревает. Но есть и картинки. Они как распахнутые окошки, я могу в них заглянуть.

И я заглядываю в каждое, ни одно не пропускаю. Почему-то я знаю: на это времени у меня хватит.

P.S. Не могу не поделиться. Цирк. Сайт "Эхо Москвы" вывесил у себя пост вместе с прологом, но без указания, что это начало романа. Десять минут назад позвонил Виктор Шендерович, стал спрашивать, что за трагедия со мной случилась и почему я решил поставить точку в моей жизни. Был очень встревожен.
Я кинулся звонить на радиостанцию, попросил срочно исправить.